Октябрь почти закончился, до позиций Ростовского полка дошли вести об очередной смене власти. Большая часть офицеров уже под тем или иным предлогом уехала, «стариков» можно было пересчитать по пальцам. Прибывающее пополнение – какие-то хмурые мужики, которых офицеры между собой сразу окрестили «каторжными гренадерами», восторженные студенты в красных бантах – вся эта невоенная муть выплеснулась из окопов и в течение уже почти месяца беспрерывно митинговала и браталась с немцами. Попытки прекратить это безобразие и вернуть войну в нормальное русло понимания не встретили. Пара офицеров, попытавшихся прекратить митинг, были заколоты и затоптаны насмерть. Полковник Дуборинский, оставшийся на полку после отъезда Вецкого, практически не выходил из своего блиндажа и лишь благодаря чудовищным усилиям воли не стал отгораживаться от происходящего морфием. Морфий и кокаин оказались более страшными врагами армии, нежели немцы и австрийцы – первый выкашивал офицеров, второй – нижних чинов. Попова передернуло. Он вспомнил, как неделю назад из Петрограда в его батальон привезли «революционный подарок братьям-солдатам», как в одну ночь 12-я рота, употребив гостинец и совершенно себя не помня, полезла на позиции украинского куреня. От резни и взаимного уничтожения гренадер спасло лишь появление ударников, отобравших у намарафеченных вояк винтовки. Дуборинский не стал миндальничать, утвердил в полковом комитете приговор (ударники и здесь сыграли роль решающего аргумента) – роту расформировал, расстрелял каждого десятого, а оставшихся отправил в тыл.
- Гааааазы! – прокатилось над окопами.
Попов осторожно выглянул из траншеи, тут же глухо выругался и полез за маской. С левого фланга на позиции полка наползало желтоватое мутное облако и даже на расстоянии чувствовался пока еще слабый чесночный аромат. Кое-как приладив маску, у которой немедленно запотели стекла, Попов побежал на позиции своего батальона, стоявшего во второй линии. «Черт, и ведь как немой. Ни приказ отдать, ни сказать чего. Вот же напасть».
Батальон, точнее его неразбежавшиеся еще остатки – если считать по мирному времени – то рота от силы – изволил трапезничать. Деловитые мужики хлебали из котелков что-то среднее между кашей и супом и не особо таясь, разливали бражку. Сивушный дух трактира висел над позициями третьего батальона, напрочь забивая чесночный аромат удушливых газов.
- Ааааыыыы! – маска заглушила крик, и «каторжники» лишь недоуменно обернулись на офицера, машущего руками в сторону немецких позиций.
- Ты, барин, не суетись… - начавший седеть бородач неспешно облизал ложку и засунул ее за голенище сапога. – Мы все одно в атаку не пойдем – чи комытет скааажет, чи ни… Нам воевать без интересу. – Он смачно, с хрустом потянулся, гулко рыгнул и хитро посмотрел на Попова. Не в силах смотреть на это, подполковник содрал маску и заорал: - Газы, мать вашу! Газы! Маски одеть! – но и это не возымело действия. Пара гренадер маски надели, а остальные по-прежнему пребывали в послеобеденных объятиях Морфея. Лишь когда мутно-желтое одеяло сползло в окоп – «каторжники» судорожно начали искать маски, но было уже поздно. За несколько минут позиции третьего батальона превратились в свалку визжащих, хрипящих, плачущих и совершенно потерявших человеческий облик людей. Те, кто оставил или выкинул свои противогазовые маски – душил и сдирал их с более предусмотрительных товарищей. Клубок сцепвишихся «каторжников», дерущихся за возможность жить, сбил подполковника с ног и отбросил к стенке траншеи.
Прийдя в себя, Попов вжался в землю и с ужасом, сжав виски краснеющими, начавшими жутко пузыриться руками, смотрел, как гибнет его батальон. Сделать было нельзя ничего. Минут через двадцать или через час – подполковник потерялся во времени – над траншеей, заполненной мучительно скрюченными, как на картинах Босха, телами с глухим «ррррррра!» запорхали серые суконные крылья военно-полевых ангелов. В атаку, перепрыгивая через окопы, шел Екатеринославский полк. Попов собрал уцелевших – их набралось не больше десятка – и побежал по траншеям вслед за Екатеринославцами. Судя по шуму впереди – немцы не только пустили удушливые газы, но и сами – в первый раз за последние месяцы = пошли в атаку. На правом фланге время от времени взревывал трофейный огнемет ударников, по центру дробно стучали пулеметы и лишь слева немцам удалось ворваться на позиции Ростовцев. Попов с разбегу врезался и сбил с ног какого-то ландвера, и окунулся в сопящую, пахнущую потом, кровью и землей суету траншейного боя. Патроны кончились. Отшвырнуть бесполезный наган. Подобрать карабин. Приклад. Висок. Отбить штык. Приклад. Висок. Рука скользит по прикладу. Быстро. Руку об полу шинели. Карабин. Отбить удар. Кортик. Живот. Кровь. Кровь. Чужая. Все. Воздух скребет по горлу, шепеляво продираясь через бачок маски. Вылезти из окопа. Содрать маску. Дышать, обдирая горло последним воздухом октября. Жить.
- Александр Герасимович, голубчик, Вы как? – над траншеей показалось лицо Дуборинского. – Спускайтесь, спускайтесь. Тут нынче у нас болотце – но зато дышать можно.
Попов сел, бегло осмотрел себя – вроде не задет – и бодро спрыгнул в окоп, тут же подвернув ногу на грязном месиве.
- Ээээ, голубчик, Вы поосторожнее с такими… - стэк Дуборинского обрисовал в воздухе замысловатую фигуру, – эквилибрами. Еще не хватало, чтобы Вы ногу сломали. Кстати, а где Ваш батальон?
Попов случайно оперся на подвернувшуюся ногу, сморщился от резкой боли и мотнул головой.
- У меня, Василь Сергеич, больше нет батальона. От газов полегли те, что оставались – ну и со мной сюда прибежало с десяток. Так что… - Попов пожал плечами, - гренадер пять-семь у меня сейчас есть.
- Мммммдааааа… - Дуборинский, задумавшись, перекатывался с пятки на носок и обратно – долговязый серый метроном со стэком, - Итого, Александр Герасимович, мы с Вами имеем картину совершенно неутешительную. Рота ударников – раз – он загнул один палец. Украинцев после сегодняшнего боя наберется роты две – безымянный и средний пальцы тоже загнуты. Второй батальон и Ваш – кивок в сторону Попова – еще одна полноценная рота – загнут указательный палец. Ба-таль-он, не более того. В таком виде мы не то, что оборонять позиции мы их толком занять-то не можем…
Дуборинский резко повернулся, ввинтившись каблуками в грязь.
- Пойдемте, Александр Герасимович, ко мне. Нам следует поговорить.
----------
Продолжение следует
Часть первая. Подпоручик.
Часть вторая. Штабс-капитан.
Часть третья. Князь.
Часть пятая. Командир.
- Гааааазы! – прокатилось над окопами.
Попов осторожно выглянул из траншеи, тут же глухо выругался и полез за маской. С левого фланга на позиции полка наползало желтоватое мутное облако и даже на расстоянии чувствовался пока еще слабый чесночный аромат. Кое-как приладив маску, у которой немедленно запотели стекла, Попов побежал на позиции своего батальона, стоявшего во второй линии. «Черт, и ведь как немой. Ни приказ отдать, ни сказать чего. Вот же напасть».
Батальон, точнее его неразбежавшиеся еще остатки – если считать по мирному времени – то рота от силы – изволил трапезничать. Деловитые мужики хлебали из котелков что-то среднее между кашей и супом и не особо таясь, разливали бражку. Сивушный дух трактира висел над позициями третьего батальона, напрочь забивая чесночный аромат удушливых газов.
- Ааааыыыы! – маска заглушила крик, и «каторжники» лишь недоуменно обернулись на офицера, машущего руками в сторону немецких позиций.
- Ты, барин, не суетись… - начавший седеть бородач неспешно облизал ложку и засунул ее за голенище сапога. – Мы все одно в атаку не пойдем – чи комытет скааажет, чи ни… Нам воевать без интересу. – Он смачно, с хрустом потянулся, гулко рыгнул и хитро посмотрел на Попова. Не в силах смотреть на это, подполковник содрал маску и заорал: - Газы, мать вашу! Газы! Маски одеть! – но и это не возымело действия. Пара гренадер маски надели, а остальные по-прежнему пребывали в послеобеденных объятиях Морфея. Лишь когда мутно-желтое одеяло сползло в окоп – «каторжники» судорожно начали искать маски, но было уже поздно. За несколько минут позиции третьего батальона превратились в свалку визжащих, хрипящих, плачущих и совершенно потерявших человеческий облик людей. Те, кто оставил или выкинул свои противогазовые маски – душил и сдирал их с более предусмотрительных товарищей. Клубок сцепвишихся «каторжников», дерущихся за возможность жить, сбил подполковника с ног и отбросил к стенке траншеи.
Прийдя в себя, Попов вжался в землю и с ужасом, сжав виски краснеющими, начавшими жутко пузыриться руками, смотрел, как гибнет его батальон. Сделать было нельзя ничего. Минут через двадцать или через час – подполковник потерялся во времени – над траншеей, заполненной мучительно скрюченными, как на картинах Босха, телами с глухим «ррррррра!» запорхали серые суконные крылья военно-полевых ангелов. В атаку, перепрыгивая через окопы, шел Екатеринославский полк. Попов собрал уцелевших – их набралось не больше десятка – и побежал по траншеям вслед за Екатеринославцами. Судя по шуму впереди – немцы не только пустили удушливые газы, но и сами – в первый раз за последние месяцы = пошли в атаку. На правом фланге время от времени взревывал трофейный огнемет ударников, по центру дробно стучали пулеметы и лишь слева немцам удалось ворваться на позиции Ростовцев. Попов с разбегу врезался и сбил с ног какого-то ландвера, и окунулся в сопящую, пахнущую потом, кровью и землей суету траншейного боя. Патроны кончились. Отшвырнуть бесполезный наган. Подобрать карабин. Приклад. Висок. Отбить штык. Приклад. Висок. Рука скользит по прикладу. Быстро. Руку об полу шинели. Карабин. Отбить удар. Кортик. Живот. Кровь. Кровь. Чужая. Все. Воздух скребет по горлу, шепеляво продираясь через бачок маски. Вылезти из окопа. Содрать маску. Дышать, обдирая горло последним воздухом октября. Жить.
- Александр Герасимович, голубчик, Вы как? – над траншеей показалось лицо Дуборинского. – Спускайтесь, спускайтесь. Тут нынче у нас болотце – но зато дышать можно.
Попов сел, бегло осмотрел себя – вроде не задет – и бодро спрыгнул в окоп, тут же подвернув ногу на грязном месиве.
- Ээээ, голубчик, Вы поосторожнее с такими… - стэк Дуборинского обрисовал в воздухе замысловатую фигуру, – эквилибрами. Еще не хватало, чтобы Вы ногу сломали. Кстати, а где Ваш батальон?
Попов случайно оперся на подвернувшуюся ногу, сморщился от резкой боли и мотнул головой.
- У меня, Василь Сергеич, больше нет батальона. От газов полегли те, что оставались – ну и со мной сюда прибежало с десяток. Так что… - Попов пожал плечами, - гренадер пять-семь у меня сейчас есть.
- Мммммдааааа… - Дуборинский, задумавшись, перекатывался с пятки на носок и обратно – долговязый серый метроном со стэком, - Итого, Александр Герасимович, мы с Вами имеем картину совершенно неутешительную. Рота ударников – раз – он загнул один палец. Украинцев после сегодняшнего боя наберется роты две – безымянный и средний пальцы тоже загнуты. Второй батальон и Ваш – кивок в сторону Попова – еще одна полноценная рота – загнут указательный палец. Ба-таль-он, не более того. В таком виде мы не то, что оборонять позиции мы их толком занять-то не можем…
Дуборинский резко повернулся, ввинтившись каблуками в грязь.
- Пойдемте, Александр Герасимович, ко мне. Нам следует поговорить.
----------
Продолжение следует
Часть первая. Подпоручик.
Часть вторая. Штабс-капитан.
Часть третья. Князь.
Часть пятая. Командир.